Буря звучала звонкими переливами жестяных листов на старых крышах, неритмичным глухим стуком о пристань первых пришвартованных лодок, звоном бьющегося стекла вдалеке, шумом ветра. Тяжелое бордовое небо повисло над городом так низко, что, казалось, дома вот-вот треснут от груза, который на них опустился. Такой сильной бури в начале апреля никто не ждал. Тем вечером я думал, что вода непременно выйдет из берегов. У реки ветер дул сильнее, фонари на набережной, раскачиваясь, беспорядочно бросали оранжевый свет на стены домов, темную воду. Каждый новый порыв ненадолго останавливал меня, и перечить стихии было бессмысленно. Я промок до нитки, но все равно прятался от снега, закрывая лицо воротником. Оставалось пройти квартал, чтобы забыть эту дорогу навсегда, но сейчас я помню каждый свой шаг.
Комната была большой и прямоугольной, в одной стене — четыре высоких окна без штор. Это место, как и многие другие временные места, так и не стало мне домом. Стены выкрашены лишь наполовину, на полу матрас (приобретение кровати откладывалась на вечное завтра), в углу — всегда готовый к отправлению чемодан. Не было мебели, книг. Когда я отворил дверь, окна поддались порыву извне и распахнулись, давая ветру сквозной путь через дом. Буря ворвалась внутрь, заняла собой каждый угол, каждую щель, завыла. Попадали где-то тарелки, с грохотом открылось за стеной соседское окно. Дом заполнился стуками, звонами, вскриками. Комната была полна снега, он кружился всюду, поднимался, не успевая лечь на светлый пол. Оцепенев, я стоял в самом центре этого комнатного урагана; беспокойный уличный свет освещал мой силуэт, и тени без остановки метались вокруг. В тот миг у меня не было ничего, кроме чемодана и билета в кармане. В тот счастливый (да, счастливый!) миг я знал, что никогда не вернусь в эту комнату, этот город, эту страну. И в эту бурю.