Тыква
Моего друга звали Иван и никак иначе. Его родители решили обходиться без уменьшительно-ласкательной формы, поэтому всем учителям, соседям и родственникам было строго сказано: «Никаких Вань!» Когда Иван подрос, то и сам, представляясь, деловито поправлял неправильно обращавшихся к нему новых знакомых. С ним мы познакомились во дворе, и, оказалось, живет он через один подъезд от меня на том же седьмом этаже и в такой же точно квартире, как наша. Иван был старше на пару лет, поэтому его голос начал ломаться, когда я еще был малышом. Думаю, по этой причине мы с ним и не проводили слишком много времени вместе: у каждого — своя компания ровесников, ведь в таком возрасте разница даже в несколько месяцев иногда бывает значительной. Тем не менее каждая наша встреча была полна радости, и главным развлечением было сбрасывать что-нибудь с балкона, чаще всего съестное. Обычно это начиналось с телефонного звонка, и, если родителей не было дома, мы, высовываясь каждый со своего балкона, по очереди бросали вниз все, что находили: «У меня картошка» — радовался Иван, и клубни устремлялись на тротуар под окнами, «Варенье!» — кричал я в трубку, и через несколько секунд банка с громким хлопком разбивалась об асфальт. Иногда мы собирались вместе, и с седьмого этажа летели лук, старые лыжные палки, просроченные консервы, ненужные компакт-диски и впечатляющее количество яблок, которые все равно никто не ел.
Правда, к концу октября я не видел Ивана уже несколько недель, было лишь несколько телефонных разговоров и его новый, ниже прежнего голос. У него неожиданно стало больше уроков, больше забот, больше поводов сказать «Созвонимся потом».
В ту субботу было солнце — впервые после затяжных дождей. Оно уже по-зимнему низко висело над домом на другой стороне проспекта, и квартира выглядела непривычно в его контрастном полуденном свете, который я почти никогда не заставал. Солнца было так много, что даже не пришлось включать свет в коридоре. Стояла тишина, а значит, я был дома один. На улице похолодало, и через закрытые окна с улицы доносился лишь электрический звук проезжающего вдоль дома троллейбуса. Я вышел на балкон, поглядел вниз на замерзшие, снежно белеющие от шагов прохожих лужи, глубоко вдохнул носом холодный воздух и, когда поежившись слегка опустил голову, увидел на полу большую тыкву. Тут же в моем воображении она перелетела через балконные перила, от тяжести не дотянула до тротуара и глухо разбилась о землю среди небольших берез под нашими окнами, обрызгав все вокруг своими оранжевыми внутренностями.
«Просто приходи. Прямо сейчас!» — мне хотелось сохранить интригу, когда, дозвонившись до Ивана, я настойчиво звал его к себе. Он надевает куртку, бегом по лестнице вниз, противно пищит домофон, сразу налево, по тропинке вдоль дома, через один подъезд, — я представлял его путь и ждал, когда зазвенит дверной звонок. Прошло минут двадцать — гораздо больше, чем ожидал я. Иван на пороге, выше меня на голову, темный пушок над верхней губой, на лбу пара больших прыщей. Он был приветлив, но серьезен, не торопился, хотя мне уже не терпелось показать ему тыкву. «Не снимай куртку» — сказал я и повел его на балкон. Большая, рыжая, щедро залитая лучами октябрьского солнца, тыква лежала на полу. «Ты представь, как она разлетится!» — взволнованно твердил я, а Иван только молчал и смотрел то на меня, то на тыкву, то на дом через проспект. Потом он сказал что-то про глупости, про «как маленький», про «родители же покупали», еще спросил, как у меня дела, и, не дождавшись ответа, а только добавив что-то про «много дел», ушел.
Я окончил четверть с тройкой по математике, но совсем из-за этого не грустил. Осенние каникулы провел на даче, жег с дедом костры и пугал соседских кошек. С Иваном мы больше никогда не общались. Иногда, случайно встретившись во дворе, здоровались, бросая сухое «привет», а потом и вовсе стали проходить мимо. С балкона я больше ничего не бросал, только однажды пакет затвердевшей соды, который крайне незрелищно приземлился в кустах. А тыква до весны так и пролежала на своем месте, пока в первые теплые дни ее, скукожившуюся от долгих морозов, не вынесли на помойку. Скучнейшим образом: в мусорном пакете, через дверь.